Неточные совпадения
—
Не то еще
услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с
голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
— Едем, едем, — отвечал счастливый Левин,
не перестававший
слышать звук
голоса, сказавший: «до свидания», и видеть улыбку, с которою это было сказано.
— Однако как сильно пахнет свежее сено! — сказал Степан Аркадьич, приподнимаясь. —
Не засну ни за что. Васенька что-то затеял там.
Слышишь хохот и его
голос?
Не пойти ли? Пойдем!
Она тоже
не спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама
не знала, что она сделает. Она
слышала его шаги и
голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она,
не думая,
не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями, она нагнулась вперед и,
не спуская глаз, смотрела на подходившего к лошади и садившегося Вронского и в то же время
слышала этот отвратительный, неумолкающий
голос мужа. Она мучалась страхом зa Вронского, но еще более мучалась неумолкавшим, ей казалось, звуком тонкого
голоса мужа с знакомыми интонациями.
Но Сережа, хотя и
слышал слабый
голос гувернера,
не обратил на него внимания. Он стоял, держась рукой за перевязь швейцара, и смотрел ему в лицо.
Мне невольно пришло на мысль, что ночью я
слышал тот же
голос; я на минуту задумался, и когда снова посмотрел на крышу, девушки там
не было.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг
слышу голоса; один
голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж
не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь
не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор
голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
Но вы, как и большинство, слушаете
голоса всех нехитрых истин сквозь толстое стекло жизни; они кричат, но вы
не услышите.
Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников
не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе
не имеет он связей позначительнее даже в своем кружке, а только
слышал что-нибудь с третьего
голоса; мало того: и дела-то своего, пропагандного, может,
не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается и что уж куда ему быть обличителем!
«Иисус говорит ей:
не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты
услышал меня. Я и знал, что ты всегда
услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким
голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший...
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я
не согласился, — прибавил он, понизив
голос, чтоб Савельич и татарин
не могли его
услышать, — помня твой стакан вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я
не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
Однажды они как-то долго замешкались; Николай Петрович вышел к ним навстречу в сад и, поравнявшись с беседкой, вдруг
услышал быстрые шаги и
голоса обоих молодых людей. Они шли по ту сторону беседки и
не могли его видеть.
— Ну — здравствуйте! — обратился незначительный человек ко всем.
Голос у него звучный, и было странно
слышать, что он звучит властно. Половина кисти левой руки его была отломлена, остались только три пальца: большой, указательный и средний. Пальцы эти слагались у него щепотью, никоновским крестом. Перелистывая правой рукой узенькие страницы крупно исписанной книги, левой он непрерывно чертил в воздухе затейливые узоры, в этих жестах было что-то судорожное и
не сливавшееся с его спокойным
голосом.
Не впервые Самгин
слышал, что в
голосах людей звучит чувство страха пред революцией, и еще вчера он мог бы сказать, что совершенно свободен от этого страха.
Судорожно вздыхал и шипел пар под вагоном, — было несколько особенно длинных секунд, когда Самгин
не слышал ни звука, кроме этого шипения, а потом, около вагона, заговорили несколько
голосов, и один, особенно громко, сказал...
Он весь день прожил под впечатлением своего открытия, бродя по лесу,
не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках своих и
слышал свой
голос: «Я тебя люблю».
— А вы —
не очень, —
услышал он равнодушный
голос.
«Взвешивает, каким товаром выгоднее торговать», — сообразил Самгин, встал и шумно притворил дверь кабинета, чтоб
не слышать раздражающий
голос письмоводителя и деловитые вопросы жены.
Было странно
слышать, что
голос звучит как будто
не сердито, а презрительно. В вагоне щелкали язычки замков, кто-то постучал в дверь купе.
У него дрожали ноги,
голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил,
не слыша своих слов, а кругом десятки
голосов кричали...
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его. Слов его Самгин
не слышал, а в
голосе чувствовал личную и горькую обиду. Но был ясно слышен сухой
голос Прейса...
— Ну вот, хоть один умный человек нашелся, — сквозь зубы, низким
голосом заговорила она. — Ты, Клим, проводишь меня на кладбище. А ты, Лютов,
не ходи! Клим и Макаров пойдут. —
Слышишь?
—
Не надо, идем к тому, — повторил мужчина, вставая. Самгину снова показалось, что он где-то видел его,
слышал этот угрюмый, тяжелый
голос. Женщина тоже встала и, сунув папиросу в пепельницу, сказала громко...
Он
слышал, что Варвара встала с дивана, был уверен, что она отошла к столу, и, ожидая, когда она позовет обедать, продолжал говорить до поры, пока Анфимьевна
не спросила веселым
голосом...
Не хотелось смотреть на людей, было неприятно
слышать их
голоса, он заранее знал, что скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот этот желтолицый, фланелевый человек, сосед по месту в вагоне, и грязный смазчик с длинным молотком в руке.
У нее была очень милая манера говорить о «добрых» людях и «светлых» явлениях приглушенным
голосом; как будто она рассказывала о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он
слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден старичка Козлова. Но все это было несущественно и
не мешало ему привыкать к женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
В комнате Алексея сидело и стояло человек двадцать, и первое, что
услышал Самгин, был
голос Кутузова, глухой, осипший
голос, но — его. Из-за спин и голов людей Клим
не видел его, но четко представил тяжеловатую фигуру, широкое упрямое лицо с насмешливыми глазами, толстый локоть левой руки, лежащей на столе, и уверенно командующие жесты правой.
Самгин
слышал ее крики, но эта женщина, в широком, фантастическом балахоне, уже
не существовала для него в комнате, и
голос ее доходил издали, точно она говорила по телефону. Он соображал...
— Сейчас, на Арбатской площади… — Начал он с уверенностью, что будет говорить долго, заставит всех замолчать и скажет нечто потрясающее, но выкрикнул десятка три слов, и
голоса у него
не хватило, последнее слово он произнес визгливо и тотчас же
услышал свирепый возглас Пояркова...
Уже
не один раз Клим
слышал в тишине сочный
голос, мягкий смех Алины, но упрямо
не хотел пойти к девицам.
Было странно
слышать, что, несмотря на необыденность тем, люди эти говорят как-то обыденно просто, даже почти добродушно;
голосов и слов озлобленных Самгин
не слышал. Вдруг все люди впереди его дружно побежали, а с площади, встречу им, вихрем взорвался оглушающий крик, и было ясно, что это
не крик испуга или боли. Самгина толкали, обгоняя его, кто-то схватил за рукав и повлек его за собой, сопя...
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою
не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала
голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Но его чудесный, красноречивый, дьявольски умный
голос звучит с потрясающей силой, — таким Самгин еще никогда
не слышал этот неисчерпаемый
голос.
Ему было очень скучно
не видеть Ольги в неположенные дни,
не слышать ее
голоса,
не читать в глазах все той же, неизменяющейся ласки, любви, счастья.
Захар,
услышав этот зов,
не прыгнул по обыкновению с лежанки, стуча ногами,
не заворчал; он медленно сполз с печки и пошел, задевая за все и руками и боками, тихо, нехотя, как собака, которая по
голосу господина чувствует, что проказа ее открыта и что зовут ее на расправу.
— Нет, нет! — опровергал Обломов. — Помилуйте, та барышня, про которую болтает Захар, огромного роста, говорит басом, а эта, портниха-то, чай,
слышали, каким тоненьким
голосом говорит: у ней чудесный
голос. Пожалуйста,
не думайте…
— Ты забыл, сколько беготни, суматохи и у жениха и у невесты. А кто у меня, ты, что ли, будешь бегать по портным, по сапожникам, к мебельщику? Один я
не разорвусь на все стороны. Все в городе узнают. «Обломов женится — вы
слышали?» — «Ужели? На ком? Кто такая? Когда свадьба?» — говорил Обломов разными
голосами. — Только и разговора! Да я измучусь, слягу от одного этого, а ты выдумал: свадьба!
— Надо было натереть вчера спиртом; у тебя нет? — сдержанно сказала бабушка, стараясь на нее
не глядеть, потому что
слышала принужденный
голос, видела на губах Веры какую-то чужую, а
не ее улыбку и чуяла неправду.
Он миновал бугор, насыпанный над могилой самоубийцы, и направился к беседке, глядя, слушая по сторонам,
не увидит ли ее,
не услышит ли
голоса.
Иногда он как будто и расшевелит ее, она согласится с ним, выслушает задумчиво, если он скажет ей что-нибудь «умное» или «мудреное», а через пять минут, он
слышит, ее
голос где-нибудь вверху уже поет: «Ненаглядный ты мой, как люблю я тебя», или рисует она букет цветов, семейство голубей, портрет с своего кота, а
не то примолкнет, сидя где-нибудь, и читает книжку «с веселым окончанием» или же болтает неумолкаемо и спорит с Викентьевым.
— А! если так, если он еще, — заговорила она с дрожью в
голосе, — достает тебя, мучает, он рассчитается со мной за эти слезы!.. Бабушка укроет, защитит тебя, — успокойся, дитя мое: ты
не услышишь о нем больше ничего…
Он
слышал только звук ее
голоса, — погруженный в работу, видел только ее,
не вникал в ее слова и машинально повторял имя.
— Вы, я думаю, забыли меня, Вера? — спросил он. Он сам
слышал, что
голос его, без намерения, был нежен, взгляд
не отрывался от нее.
—
Не бегите, поглядите мне в глаза,
слышите мой
голос: в нем правда!
И вдруг за дверью
услышала шаги и
голос… бабушки! У ней будто отнялись руки и ноги. Она, бледная,
не шевелясь, с ужасом слушала легкий, но страшный стук в дверь.
Но
не успел я даже удивиться, как вдруг
услышал голос князя, с кем-то громко говорившего и возвращавшегося в кабинет.
Но в эту минуту Лиза вдруг толкнула меня за портьеру, и мы оба очутились за занавесью, в так называемом «фонаре», то есть в круглой маленькой комнатке из окон.
Не успел я опомниться, как
услышал знакомый
голос, звон шпор и угадал знакомую походку.
Объяснение это последовало при странных и необыкновенных обстоятельствах. Я уже упоминал, что мы жили в особом флигеле на дворе; эта квартира была помечена тринадцатым номером. Еще
не войдя в ворота, я
услышал женский
голос, спрашивавший у кого-то громко, с нетерпением и раздражением: «Где квартира номер тринадцать?» Это спрашивала дама, тут же близ ворот, отворив дверь в мелочную лавочку; но ей там, кажется, ничего
не ответили или даже прогнали, и она сходила с крылечка вниз, с надрывом и злобой.
Ошибаться я
не мог: я
слышал этот звучный, сильный, металлический
голос вчера, правда всего три минуты, но он остался в моей душе.